Тайный советник (с 1.04.1890). Из старинного молдавского дворянского рода, отец владел 900 фальчами земли (1 фальча = 1,43 га) в Молдавии (на границе с Бессарабией). Родился в Галаце. Службу начал при канцелярии главнокомандующего русской армией в Венгрии И.Ф. Паскевича в 1849. Был взят в Россию, где окончил гимназию и Лазаревский институт восточных языков. В службе с 12 (или 14).12.1854. С 5.06.1859 секретарь-драгоман генконсульства в Бейруте, 25.10.1863 назначен начальником архива и библиотеки Азиатского департамента МИД. Далее студент, затем 2-й драгоман (1866), старший секретарь (1870), 1-й драгоман (1871) при миссии в Константинополе. После заключения Сан-Стефанского мирного договора 1878 был назначен советником того же посольства с производством 14.04.1878 в действительные статские советники. В дипломатических кругах получил известность как великолепный знаток языков и культуры стран Востока, особенно Турции.
С 1889 - чрезвычайный посланник и полномочный министр в Греции. В 1890 был прикомандирован к наследнику престола вел. князю Николаю Александровичу в его путешествии на Дальний Восток. Попытки Ону держать цесаревича, а также вел. князя Георгия Александровича и греческого принца Георга, также участвовавших в путешествии, под строгим контролем и в рамках приличий приводили их к постоянным конфликтам с «гувернёром». После серьёзной травмы, полученной Георгием Александровичем на борту броненосца, Ону возвратился с ним в Европу. В.Н. Ламздорф записывал в дневнике 29.01.1892: «Г. Гирс неприятно поражён манерой, с которой государь говорил с ним об Ону: "Он бестактен", "Я не знал, что он румын" и т.д... Ввиду того, что после возвращения Ону из путешествия в Индию в свите наследника его, кажется, анпротив, очень ценили при дворе, г. Гирс спросил у его величества: "Разве государь цесаревич был им недоволен?" "Нет, не сын мой, - ответил государь, - но из Афин о нём пишут"... Очевидно этот бедный человек дискредитируется греческой королевской семьёй, потому что он не пришёл в восторг от приписанных принцу Георгу подвигов и, быть может, не сумел заслужить симпатию этого повесы, выполнявшего роль шута в свите цесаревича... Ону, может быть, и не совершенство, но это очень умный человек, знающий до тонкости восточные дела и в высшей степени обладающий дипломатическим тактом; министр признаётся сегодня, что весною государь думал именно об Ону в качестве заместителя Влангали на посту товарища министра». Когда в 1896 вспыхнуло восстание на Кипре против османского владычества, Ону считал, что Россия должна занять жёсткую позицию в отношении Турции, чтобы не потерять поддержку местного греческого населения. Был награждён российскими орденами, включая Св. Станислава 2-й степ. (1869), Св. Анны 2-й степ. с имп. короной (1872), Св. Владимира 3-й степ. (1874), Св. Станислава 1-й степ (1882), Св. Анны 1-й степ. (13.04.1886), Св. Владимира 2-й степ. (1894), Белого Орла (18.04.1899), а также удостоен иностранных орденов: Спасителя офицерского креста (Греция, 1867), Меджидие 2-й степ. (Османская империя, 1871), Независимости Чёрной Горы 2-й степ. (Черногория, 1871), Короны командорского креста (Вюртемберг, 1872), Льва и Солнца 2-й степ. (Персия, 1873), Такова 2-й степ. (Сербия, 1880), Кн. Даниила I 2-й степ. (Черногория, 1882), Меджидие 1-й степ. (Османская империя, 7.06.1889), Спасителя большого креста (Греция, 22.01.1891). Имел медаль в память войны 1853-1856. От османского султана Абдул-Азиза в 1872 получил золотую табакерку с бриллиантами, в 1873 - табакерку с алмазами и часы с бриллиантами. 22.08.1899 удостоен знака отличия беспорочной службы за 40 лет. Скончался в Афинах (по другим источникам - в Бад-Наухайме, Гессен-Дармштадт), похоронен в С.-Петербурге на Новодевичьем кладбище.
А.В. Неклюдов отзывался об Ону как об «умнейшем и образованнейшем дипломате», «глубоком знатоке Востока». По воспоминаниям Ю.А. Соловьёва, «будучи сам по себе весьма умным человеком, Ону не обладал, однако, нужной для дипломата самоуверенностью и апломбом в обращении с европейскими коллегами. Что касается турок, начиная с высших и кончая низшими представителями султанского режима, то он умел говорить с ними необыкновенно авторитетно. На это давало ему право глубокое знакомство не только с Турцией, с ее обычаями и нравами, но и главным образом со всеми своеобразными чертами слуг падишаха... Ону в своей дипломатической деятельности часто прибегал к совершенно восточным приёмам, но применял их с тонкостью и изворотливостью настоящего левантинца (под это понятие подходит все разноязычное и разноплеменное иностранное население прежнего Константинополя). Если Ону сплошь и рядом терялся на больших придворных и дипломатических приемах, зато он был блестящ в разговоре с одним или двумя собеседниками, делая иногда замечания, поражающие своей глубокой мудростью и точностью выражения мысли. Эти его способности, к сожалению, не были использованы министерством в полном объёме. Его недовольство петербургскими бюрократами сказывалось порой в весьма колких замечаниях на их счёт. Говоря о трёх последних наших министрах, Ону обыкновенно замечал: «Lobanov c'etait un monsieur» («Лобанов был порядочным человеком»). Этим он выражал свое мнение о его двух последовательных преемниках: графе Муравьёве и графе Ламздорфе. Что же касается делового анализа политической обстановки, то не раз бывали случаи, когда вопреки ходячей и общепринятой оценке положения в петербургских канцеляриях и при дворе Ону одной своей телеграммой освещал по-своему и с необыкновенным даром предвидения исход того или другого события. Так, например, ещё в 1897 г., за год до моего приезда в Грецию, господствующее в Афинах военное возбуждение считалось не только на Балканах, но и во всей Европе чуть ли не угрозой для европейского мира, вернувшись из отпуска и приняв миссию от первого секретаря Ю.П. Бахметева (будущего посла в Вашингтоне), поддавшегося афинским придворным настроениям, Ону протелеграфировал в Петербург: «Двух недель войны будет достаточно, чтобы успокоить воинственных греков». Действительно, через две недели войска турецкого главнокомандующего Эдхем-паши стояли, как принято выражаться, под несуществующими, впрочем, стенами Афин. Три года спустя, когда началась бурская война и когда ходячим мнением было то, что англичане очень скоро справятся с «восставшими бурами», Ону как-то заметил голландскому поверенному в делах ван Леннепу: «Через три года англичане будут утомлены». Мне это передавал сам ван Леннеп. При этом в его глазах сквозил какой-то наивный страх перед пророческим даром нашего старого посланника. Ону смотрел на свои посланнические обязанности с особой точки зрения: с высоты своего в самом деле незаурядного знания людей и политических отношений. Из его слов выходило, что наше петербургское министерство делает ряд ошибок, что местная власть крайне неразумна, а он призван регулировать и сочетать порой непримиримые противоречия двух борющихся между собой несознательных сил. На практике ему помогала его левантийская изворотливость. Мне помнится, в один из серьёзных моментов развития критского вопроса Ону, который был в то время болен, поручил мне собрать подписи трёх посланников, выступавших совместно с ним с нотой, адресованной греческому правительству. Это выступление должно было состояться после весьма продолжительных и трудных предварительных переговоров по согласованию текста ноты. Английский посланник, по-видимому, не желая восстанавливать против себя греческого короля, написал перед своей подписью: «С копией верно» (тождественная нота была уже предъявлена генеральными консулами в Канее верховному комиссару на Крите королевичу Георгию). Я вернулся к посланнику с вопросом, что делать дальше. Он вышел из положения, поставив своё имя над подписью англичанина. Таким образом, приписка последнего оказалась имеющей силу только для него одного. Остальные два посланника, французский и итальянский, подписались без приписок, и нота была вручена без нового обмена телеграммами с министерствами.
Не всегда, однако, деятельность нашего престарелого посланника встречала одобрение свыше. Характерна в этом отношении каламбурная пометка, сделанная на одном из его донесений Александром III: «А ну его».
Что касается придворных отношений, игравших в Афинах большую роль ввиду близости петербургского и афинского дворов, то они были для Ону весьма неприятны. Он, впрочем, умело скрывал то порой пренебрежительное отношение, которое проявлялось к нему весьма распущенными греческими принцами, опирающимися на интимные связи с нашей императорской семьёй».
Был женат (с 1864) на Елизавете Александровне (Жанне-Валери-Луизе-Пети) де Баронкур (1843-1906), «образованной, но чрезвычайно скучной женщине», приёмной дочери своего дяди барона А.Г. Жомини, неоднократно исполнявшего обязанности товарища министра иностранных дел при министре А.М. Горчакове (Высочайшим указом от 23.05.1864 ей было дозволено принять фамилию и титул барона Жомини). Три сына Ону находились на дипломатической службе: А.М. Ону; Александр Михайлович (1865-1935), действительный статский советник, историк, в 1917 генеральный консул в Лондоне; Константин Михайлович (1875-1950), статский советник, камер-юнкер, секретарь посольства в Турции, 1-й секретарь миссии в Нидерландах, советник посольства в США (были уволены со своих постов приказом наркоминдела Л.Д. Троцкого 26.11.1917). Также имел трёх дочерей: Мария Михайловна (1866-?) была замужем за надворным советником А.С. Зиновьевым; Елена Михайловна (1870-1955) была замужем за контр-адмиралом кн. В.В. Трубецким; Александра Михайловна (1873-1944) была замужем за последним министром торговли и промышленности Российской империи кн. В.Н. Шаховским.
